«На пути к успеху» из серии «Русская эмиграция в фотографиях, 1917-1947» – Альбом III

Издательство ИМКА-ПРЕСС, 2005,

БЕЗ ГРОМКИХ ИМЁН

Когда в послевоенном русском Париже возникла идея Золотой книги эмиграции, вряд ли кому-то могла придти в голову мысль включить в неё не знаменитых мыслителей, художников, литераторов или людей сцены, а простых изгнанников, не примечательных для истории ничем иным, кроме того, что они были русскими беженцами. Кого же тут славить? Шофёров такси? Булочников? Портних? Кролиководов?

Но скоро минует век с той поры, как побежала, спасаясь от бесчестия, первая волна, и за эти десятилетия стало понятно, что культурный вклад Дягилева, Шаляпина и Павловой в художественную жизнь Европы вполне сопоставим со вкладом в повседневность тех многочисленных русских, чьи имена история успела стереть из памяти.

Взять хотя бы русские модные дома, виртуозных портних и восхитительных манекенщиц, о которых напомнил нам Александр Васильев своей фундаментальной «Красотой в изгнании».

Кошмар испытаний для многих начался ещё в Константинополе, когда десятки тысяч беженцев одновременно прибыли на константинопольский рейд – измученные, лишённые практически всего, голодные, больные и очень часто разлучённые со своими семьями. Иностранные благотворители, видя сложившуюся обстановку, предлагали родителям, которых они считали явно обречёнными на смерть, отдать своих детей. Но не отдал никто.

Неслыханная и массовая беда отгородила в те дни русских от остального мира. Помочь им, казалось, было невозможно, и многие спешили отойти, а взявшиеся помогать порой сторонились обездоленных. В крупном французском госпитале, организованном в Константинополе для русских раненых, пациентам не давали ни ножей, ни вилок, ни бьющихся тарелок: очевидно, боялись самоубийств. Рассказывают, что один искренний и добрый американец признался пожилой сенаторше, муж которой зарабатывал свой хлеб изготовлением спичечных коробок: «Вы всё равно должны умереть, надо поторопиться это сделать, потому что агония ужасна и никто вам помочь не может».

Юные кадеты торговали на ночных турецких улицах трогательными стихами о своей гибели, многие выходили на базар продавать последние рубашки. Положение женщин, особенно одиноких – а таких было множество, – оказалось драматичным: у молодых и неумелых женщин оставался один способ заработка – служба горничной, подавальщицей в ресторане или в частном доме. Но стоило непочтительно ответить на «любезность» посетителя, и русскую беженку немедленно увольняли, а большинство частных мест оказывалось ловушкой.

Ни одно из государств не желало пускать к себе этих обречённых людей, нищих, больных, не приспособленных к практической жизни. С огромными трудностями, после тяжелой борьбы счастливчикам удавалось уехать из Константинополя в места, где имелся заработок. Спасали контракты на работу на заводах «Рено», спасала академическая Прага с её «Русской акцией», спасали кадетские корпуса Югославии и бельгийские угольные шахты, спасал земледельческий труд в Аргентине, Перу и Парагвае, инженерные должности в Конго и трансатлантические пароходы, звавшие на тяжелую работу поваров, матросов, музыкантов и профессиональных танцоров.

И русские эмигранты доказали, что гибнуть они не собираются, и россказни об их барстве и эксплуататорских привычках – на совести советской пропаганды.

Хотя, возможно, поначалу для самих русских была неожиданностью открывшаяся в них рабочая энергия и способность к самым сложным и тяжёлым формам труда. Больные, измученные, нравственно обессиленные, они всё же проявили такую способность к труду, какой позавидовали бы иные опытные рабочие. Профессора и студенты оказались в изгнании отличными мастерами. Разумеется, большинству пришлось отказаться от прежней специальности, на подготовку к которой были отданы лучшие годы жизни. Пришлось, забыв о старом, приняться за ту новую работу, какая только представлялась возможной в чужой стране. Русские фермерские колонии в Южной Америке сумели справиться с незнакомыми климатическими условиями и несмотря на плохую почву полученных наделов создали процветающие хозяйства. Русские садоводы на юге Франции вызывали восхищение местных специалистов. В замкнутых городах-заводах, где иностранцу очень трудно продвинуться, как, например, на заводе «Крезо», бывшие гвардейские офицеры, сначала принятые с недоверием, добивались звания мастеров и успешно сдавали специальные рабочие экзамены. Количество русских шофёров в Париже было так велико, что, по известному анекдоту, один при-езжий русский, забывшись, закричал на улице, как в России: «Извозчик!» – и на его зов сразу подкатило несколько автомобилей с эмигрантами-шофёрами за рулём.

Во многих отраслях русские настолько преуспевали, что возникал вопрос о защите местных рабочих от их конкуренции. Во Франции в 20-е годы была установлена процентная норма для приёма иностранцев, но владельцы крупных фирм боролись за право иметь на своей службе русских. На рабочем рынке всего мира русский эмигрант считался добросовестным, толковым и продуктивным рабочим. Рассказывают, что представитель советского торгпредства во Франции зашёл в крупную французскую фирму, и запутавшийся в чужой политике администратор, показывая ему склады, с уважением и гордостью указал на группу русских эмигрантов: «Это наши лучшие рабочие».

Русские гастрономические магазины и русские рестораны процветали в Париже не только благодаря беженской массе, но благодаря их успеху у богатой и избалованной французской публики. А русские магазины успешно соперничали с лучшими французскими фирмами. Спрос на русскую вышивку создал даже особый вид промышленности.

Любопытно отметить, что крупнейший автомобильный завод «Ситроен», организуя экспедицию в Центральную Африку, из тысяч парижских живописцев выбрал для её сопровождения русского эмигранта Александра Яковлева, который блестяще выполнил задачу и устроил потом имевшую большой успех выставку африканских сепий.

Не только замечательная русская живопись получила благодаря эмиграции заслуженное признание в странах рассеяния, но полюбилось и русское прикладное искусство, которое ранее было не слишком известно за границей. И знаменитый Севрский фарфоровый завод одно время заказывал роспись русским мастерам.

Даже русские дети поразили своих местных сверстников: они легко усваивали языки и прекрасно учились в иностранных школах. В конце 20-х во Франции решили выбрать лучшего ученика из всех первых учеников страны – им оказался русский мальчик.
В чём ещё проявили себя эмигранты? Отдавая весь день подневольной работе для заработка, многие старались сохранить связь с наукой и продолжали учиться, защищали диссертации, воспитывали в своих детях любовь к России. Верность отечеству была у большинства столь сильной, что многие даже отказывались получать иностранное подданство, оставаясь на всю жизнь со своими бесправными беженскими паспортами.

Сила духа, упорная работа, нравственная устойчивость большинства беженцев постоянно отражались в цифрах статистики: в русских колониях всегда был самый низкий процент преступности.

В эмиграцию русские скитальцы попадали из всех сословий и классов. За годы изгнания великие князья и высшие государственные чиновники, помещики и генералы, стряпчие и промышленники утратили родовые привилегии и былые социальные отличия, превратившись в равных перед бедой жителей Европы, Азии и обеих Америк.

Таким был тернистый путь людей, рассчитывавших только на себя. Героев без громких имен.

И, наконец, – самое главное. Я глубоко благодарен всем, кто помогал мне. Виталий Жуменко предоставил и распознал мно-жество фотографий. Татьяна Пружан перевела книгу на французский язык, а Наталья Горбаневская сделала ряд переводов на русский. Рене Клементи-Билинский и Мишель Мае откорректировали и сверили весь французский аппарат книги, а Наталья Горбаневская, Анатолий Копейкин и Михаил Новиков – русский.
Низкий поклон моим родителям Татьяне Капитоновой и Альфреду Корлякову.

Неоценимую помощь оказали мне Мария Авриль, Ольга Алянчикова ‡, княгиня Русудан Амилахвари, Ольга Андреоли, архиепископ Серафим ‡, Татьяна Бержерью, Жерар Бодар, Елена Бобринская, о. Борис Бобринский, Марина Бобровская, Надежда Бонифас, Андрей Бразоль, Александр Васильев, Ирина Веригина, Ирина Виноградская, Анастасия Вишневская, Михаил Вронский, Дмитрий Вышнеградский, Елена Гавель, Василий и Сергей Гингеры, Жерар Горохов, семья Горчаковых, Владимир и Андрей Гофманы, Наталья и Николай Грабар, Марина Грей-Деникина, Тамара Гриельская, Николай Гукович, Вера Гюлцгоф, Нино Дабо-Квинитадзе, Сергей Давудян, Владимир Деларов, Ростислав Добужинский ‡, семья Донсковых, Наталья Дрейфюс, Татьяна Дурова, Николай Душкин, Александр Ельчанинов, Ив Жентийом, Николай Жданов, Ирина Замчалова, Никита Звегинцов, Татьяна Зеленская, Андрей Иванов, Марина Изенберг, баронесса Ольга Икскюль фон Гюльденбанд, Имка-Пресс, Казачий музей, Александра Калинина, графиня Елена Капнист, Кетеван Карде-Мачабелли, Николай Кедров, Михаил Кефели, Пётр Колычев, Георгий Копылов, Марина Корецкая, Татьяна Крживоблоцкая, Ксения и Никита Кривошеины, семья Крич-Альбертини, Сергей Крылатов, Кирилл Куперник, Андрей Куровский ‡, Филипп Куцев, Лев Лавров, Григорий Ламсдорф-Галаган ‡, Галина Лапьер, Анастасия Лебедева, Ирина и Михаил Лебедевы, Ольга Левшина, Елена Лобова, Игорь Лопатинский, Вероника Лосская, Татьяна Лошунова, Мария Лифарь, Елена Лыжина ‡, Александр Ляпин, Алена Майданович, Михаил Малинко, Кристиан и Душка Маличенко, Александр Манташев, Юрий Маршалк, Нина Матова, Иван Мирзов, Игорь Михайлов, Иосиф Молотков, Морское собрание, Музей Марины Цветаевой (Москва), Музей человека, граф Андрей Мусин-Пушкин, Тереза и Тамаз Наскидашвили, Антуан Нивьер, Александр Никольской, Жак Ноель, Наталья Обержонуа, князь Сергей Оболенский, Сесиль Одарченко, семья Одинец, Михаил Озерецковский, Николай Осипов, графиня Ольга Остен-Сакен, Наталья Пампулова, Сергей Пельцер, Ростислав Первышин, Елена Петросян, Жералд и Жан де Предель де Ламаз, баронесса Нина Рауш фон Траубенберг, Варвара Раппонет ‡, Дмитрий Рафальский, Алла Ритова, Антонина Рубишу-Стрец, Елизавета Русель-Стефанович, Екатерина Свечина, семья Селезнёвых, Сергиевский богословский институт, Ирина Серова-Мамонтова ‡, Книжный магазин Е.Сияльской, Ольга Симонова, Александр Скрябин, Софья Смирнова, Екатерина Сомова, Николай Спасский, Анна Старицкая, Жан-Пьер Строс, Мария и Никита Струве, Борис Татищев, Иван Тисленков, Иван Толстой, Екатерина Томашевская, Ксения Триполитова, Милица и Владимир Тряпкины, Татьяна Усова, Лидия Успенская, Алик Хананье, Тамара Феликсова ‡, Дарья Фесенко ‡, Надя Филатова, Ирина Фокина, Измаил Хагондоков, Ирина Хемлоу, Анна Ходенюс-Селиверстова, Лариса Христофорова, Алексей Христофоров, Яков Шик, Владимир Шидловский, Наталья Шмеман, Филипп Элленбоген, Наталья Ягелло и многие другие, кто откликнулся на мои просьбы.
Все они бескорыстно и от всего сердца делились своими воспоминаниями и помогали мне советами.

Андрей Корляков