Новый альбом в серии Русская эмиграция в фотографиях РУССКАЯ КУЛЬТУРА В ИЗГНАНИИ, ЕВРОПА 1917-1947 (Две версии: Французская и Русская). Купите ваш экземпляр, скачав формуляр заказа. Заполните его и отправьте с вашей оплатой по указанному адресу. Здесь вы найдете досье-прессы.

 

                                              ПОД ЗНАКОМ ПУШКИНА

О новой публикации русского парижанина А. Корлякова

«Русская культура в изгнании, Европа 1917 – 1947»

 

            14 августа 1950 года в Москве произошло событие, которое на фоне интенсивного строительства высотных зданий и общей перестройки столицы в духе примата грандиозного над привычным, простым, не стало да и не могло стать предметом полемики, но по существу оказалось важным знаком времени. С Тверского бульвара памятник Пушкину был перенесён на противоположную сторону площади. Расстояние между старым и новым местом было относительно небольшим, однако изменилось направление, в которое был как бы обращен бронзовый классик. Через день после этого Георгий Шенгели, поэт исключительно тонкий и наблюдательный, назвав случившееся «похоронами времени», в стихотворении «Вот взяли, Пушкин, вас и переставили…» писал:

 

На прежнем месте в сторону Урала вы

Глядели – в те безвыходные дали,

Где пасынки одной зари коралловой

«Во глубине сибирских руд» молчали.

 

Вам не пришлось поехать к ним: подалее

Отправил вас блистательный убийца.

Теперь – глядеть вам в сторону Италии,

Где Бог-насмешник не дал вам родится.

 

            Между тем, перестановка памятника, работы Опекушина – речь идёт именно о нём, том самом, при открытии которого 6 июня 1880 года выступил со своей знаменитой речью Достоевский, по существу не нарушила исторической правды, во всяком случае, послевоенного сталинского времени. Не ведая о том сами, создатели новой Москвы, развернув Александра Сергеевича в сторону запада, невольно связали его крепче с той Россией, которая осталась за границами, за долами и морями.

            Да, если после торжеств 1937-го года, посвящённых 100-летию гибели великого русского поэта, как в советской России, так и в эмиграции, Пушкин остался для  россиян одной из важнейших фигур, символизирующих культуру и вечную волю к свободе, то всё же на родине он отошёл как бы в прошлую историю, изучаемую под соответствующим светом в школах и вузах, а в рассеянии остался фигурой незаменимой для тех, кто хотел и сохранял в сердце свет страны, в которой родился, язык которой стремился передать своим детям. Под светом Пушкина поверялась в эмиграции такая незримая и непрерывающаяся связь… В то время, когда в советской России – для власть имущих, для аппарата диктатуры (не для интеллигенции ) он как бы превратился в металл в самом прямом смысле, в эмиграции стал хлебом, водой, воздухом для сердец и душ…

            На тему эту существует множество свидетельств – статей, книг и вот перед нами ещё одно – в виде фотографий, собранных Андреем Корляковым в новом фолианте из серии его альбомов посвящённых русской эмиграции. Я имею ввиду только что вышедшую под маркой парижского издательства ИМКА-Пресс его работу «Русская культура в изгнании, Европа 1917 – 1947». Тут, вероятно, следует напомнить, что самый первый том этой серии — «Русская эмиграция в фотографиях» вышел в 1999 году и на сегодняшний день стал редкостью; следующие тома последовали с интервалами в несколько лет: «Они сохранили достоинство и честь» (2001), «На пути к успеху» (2005), «Великий русский исход, Европа 1917-1939», часть первая (2009)… Наряду с ними, в соавторстве с Жераром Гороховым, он подготовил и выпустил уникальный по богатству собранных фотоматериалов альбом «Русский экспедиционный корпус во Франции и Салониках, 1916 – 1918» (2003).

            Но – вернёмся к Пушкину. К теме Пушкина. Нет, разумеется, в своей новой работе А. Корляков далеко не ограничился ею, но, по его собственным словам, она как бы прошла красной нитью через всю книгу, ибо без этого было бы невозможно представить нашу культуру – в данном томе, в Европе, в томе будущем – в других уголках земли. Не случайно, полагаю, на обложке он поместил прекрасный снимок Шаляпина в роли пушкинского Бориса Годунова на сцене парижского театра Шатле в 1932 году… Не случайно выделил в своей работе страницы, посвящённые Пушкинским торжествам в 1937 году во Франции, Югославии, в ту пору ещё независимой Латвии… Рассказал о мало кому известной в наше время театрализованной дуэли Сергея Лифаря и профессора Модеста Гофмана с теми самыми подлинными пистолетами, которые в январе 1837 года были в руках у Пушкина и Дантеса – снимок этой сценки и «стволы Лепажа» в специальном ящике (они хранятся во Франции) – документ исключительной выразительности… Я пишу об отдельных страницах, а на каждой из них – масса интересного: обложки газет, книг, буклетов вечеров, посвящённых юбилею… Взгляд задерживается на портрете Пушкина с музой. Работа кисти Константина Коровина, которую сопровождает текст: «В мастерской Коровина, где царит трогательный беспорядок и горят по стенам, на стульях яркие краски коровинских пейзажей, стоит большое панно: Пушкин и муза, в бледных тонах, овеянное романтикой. Это панно предназначено для пражской выставки русских художников.

            Коровин, руки в карманах, смотрит на своё произведение. – Да, романтика, — говорит он. Хорошая это вещь!

       Где я на пир воображенья

       Бывало, музу призывал…

            Вот там-то я и изобразил Пушкина. Барская усадьба с пилястрами и деревянные избы на фоне: Россия.

            Коровин хитро сверкнул глазами. – Разве это живопись? – Литература, иллюстрация. Вот живопись – он показал на цыганские таборы и парижские улицы по стенам.

            — Но ничего всё-таки, не правда ли? Ох, хорошо перенестись хотя бы на минутку в пушкинское время! Я написал Пушкина таким, каким знала его бабка моя, Екатерина Ивановна Волкова. Четырнадцатилетней девчонкой в тридцатые годы она видала его в Московском Дворянском собрании. Как денди лондонский был одет. В пелеринке подъезжал с палкой в руках. Малого роста был он, говорила бабка, светлый шатен, заметьте, светлый, с серыми быстрыми глазами, курчавый. Всё смотрел за женой, с кем танцует. Как только входил он, все шептались: Пушкин…»

            Мастерская Коровина, о которой тут идёт речь, была в Париже, в доме 122 на бульваре Мюрата, а запись сделана в 1930 году и опубликована в журнале «Иллюстрированная Россия». Ни одной строки текстов такого рода А.Корляков в советских изданиях не брал – вся справочная информация черпалась им только в публикациях эмигрантских: в газете «Последние новости» (Париж), в журналах «Жар-птица» (Берлин), «Иллюстрированная Россия» (Париж), «Возрождение» (Париж)…  

            Из подобной, не всегда, конечно, с детальными описаниями, состоит мозаика книги А.Корлякова. Но каждый снимок с указанием, кто на нём, где, когда…  

            Как и в предыдущих публикациях А.Корлякова, в томе, о котором идёт речь, сотни редчайших, в большинстве случаев неизвестных, изображений писателей и поэтов, художников и музыкантов, мастеров мира кино и балета, актёров… Некоторые запечатлены, смотрящими в объектив фотоаппарата профессионала и представляют интерес именно как портреты (серьезные или шутливые), некоторые сделаны любительски – в них самое интересное, как правило, — неожиданность момента, естественность поз, ситуаций… Лица, фигуры – на сценах и за кулисами, на улицах, кафе, в творческих мастерских… Составленный в разделах по «жанрам» альбом дает отличное визуальное представление о мастерстве фотографов в диапазоне от Петра Шумова до  Георгия Гойнингена-Гюне, в области театра – от пражской труппы МХТ до парижской  Жоржа (Георгия) и Людмилы Питоевых, в кино – от Ивана Мозжухина до Гусейнова (Робера Оссейна), в искусстве – от Ильи Репина до Ростислава Добужинского, в музыке – от различных церковных хоров до Фёдора Шаляпина и Николая Гедды, в танце – от Сергея Дягилева до Сергея Лифаря, в литературе – от Ивана Бунина до Льва (Леона) Тарасова (Анри Труайя), о хранилищах культуры – от первого Кадетского музея в Сербии до Казачьего музея под Парижем…

            Перелистываю не спеша книгу, в которой более 700 страниц – сколько, не боюсь выразить свой восторженный интерес, удивительно-замечательных лиц, фигур! Глаз задерживается то в одном, то в другом месте… Вот театральный деятель Николай Евреинов в 1925 году, вот директор театра Летучая мышь Никита Балиев – в 1928-м, вот актёры Русского театра в эстонском городе Нарва, а вот актёры русского театра в Берлине, среди которых оставивший военную службу молодой Борис Билинский, бежавший из России в Константинополь, Екатерина Рощина-Инсарова – одна из звёзд сцены, чьё 25-летие творческой деятельности русский Париж отмечал в 1937-м году… Поэты и писатели: упомянутый уже Иван Бунин, Владислав Ходасевич, «русский Рембо» — Борис Поплавский, Анатолий Штейгер, Александр Гингер, Анна Присманова… Перечень можно продолжать, он, в самом деле, огромный, но главное, наверное, даже не в именах, очень или не очень известных, а том, как визуально живо страницы эти доносят до нас дыхание эпохи, когда, вопреки советской тогдашней пропаганде об умирающем, хиреющих русском искусстве, культуре за рубежом, искусство и культура не только не умирали, не истощались, но цвели, помогали изгнанникам сохранять национальные ценности, оказавшиеся под идеологическим прессом или под полным запретом на родине. 

            Именно об этом свидетельствует новая работа А. Корлякова, которую он посвятил своим родителям, Татьяне Капитоновой и Альфреду Корлякову, и которая смогла увидеть свет благодаря финансированию на личные средства российского историка искусств Алексея Расторгуева. Кстати, и предыдущий альбом русского парижанина финансировал он.

            Я пишу «финансировал», имея ввиду публикации, — в том, что касается самих фотографий, буклетов, афиш, многих других редчайших на сегодняшний день материалов – они разыскивались и разыскиваются без всякой посторонней поддержки самим А. Корляковым. Главный его «спонсор» тут – только собственный энтузиазм, собственная энергия, любовь к той России, которую советская власть хотела похоронить и забыть. С «эмигрантским» Пушкиным заодно…

            Русская Культура в изгнании – тема огромная, неисчерпаемая. Немало снимков, которые тематически относятся именно к ней, публиковались в других томах – это понятно, люди искусства часто жили не только своим творчеством, но зарабатывали на жизнь, работая таксистами, на заводах, на фабриках, на фермах и т.п. В этом смысле, провести чёткую грань между альбомами А. Корлякова и даже внутри альбомов ( по обозначенным темам ) невозможно – они связаны, каждый дополняет друг друга, в целом создавая единое полотно жизни русской эмиграции.

            Ну, а что впереди у А. Корлякова? Впереди – второй том «Великого русского исхода», «Русские дети в изгнании, Европа 1917 – 1939», «Русская культура в изгнании. 1917 – 1947» — вне Европы… Работа огромная, важнейшая!

            Хотя об этом уже и писалось, и говорилось – хотел бы подчеркнуть: обладая удивительным, исключительным собранием фотографий (многие из которых он реставрировал ) и материалов, связанных с Россией в изгнании, собиратель-историк не ограничивается публикациями альбомов, но также нередко устраивает собственные выставки или предоставляет что-то по той или иной теме для отдельных экспозиций и конференций; он никогда не отказывает публикаторам в праве воспользоваться имеющимися у него работами, но, увы, иногда с печалью отмечает, что перепечатка была сделана без его ведома.

            Надеяться, что какие-то такие, мягко выражаясь, не слишком «элегантные», акции не коснутся нового альбома, к сожалению, трудно. Так что, мне хочется пожелать ему только одного – идти дальше, не оглядываясь на недобросовестных публикаторов. Тем же, кто может быть захочет поддержать его в сборе документов, связанных с российским прошлым в рассеянии, связаться с ним. Его архив – это не сундук скупого рыцаря, а в какой-то мере надёжное место – нет, не хранения – сохранения нашего прошлого. И ещё. Без излишнего пафоса — думается, долг каждого, уважающего прошлое российской эмиграции, иметь и беречь в личных библиотеках подобные издания. Для историков же это источник совершенно исключительный.   

                                                                                     Виталий АМУРСКИЙ,

                                                                                               Париж.